Последние годы «сверху» идет
массированное заклинание экономики на восприимчивость к инновационному
развитию. Объявляются амбиционные проекты вроде «нано», «Силиконовых
долин». Однако, остается масса вопросов, без ответа на которые «бухать»
деньги в очередной суперпроект как минимум неосторожно. Нет внятных
объяснений, что мешало этой восприимчивости до сих пор, почему все
усилия по «диверсификации», несмотря на избыток высочайшего внимания,
тонули без видимого эффекта.
Если позволите, тот же вопрос по
пунктам. Почему состояние промышленности вообще выглядит плачевно?
Почему практически исчезли целые отрасли, такие как электроника,
гражданское авиа- и судостроение? И процесс, очевидно, продолжается. На
грани банкротства несколько автозаводов. Почему Россия, которая в силу
наибольшей самодостаточности должна была пострадать от развала Союза
меньше всех, попала в компанию наиболее пострадавших? Почему
изобретения и разработки отечественных ученых и инженеров реализуются
преимущественно на Западе, а наукоемкие отрасли разорились первыми?
Почему иностранные концерны с удовольствием открывают в России
сборочные заводы, но всеми четырьмя отпихиваются от производства
высокотехнологичных комплектующих? Почему сборка ориентирована
исключительно на внутренний рынок, экспорт в третьи страны не
предусмотрен? Почему несколько отечественных компаний, никогда ранее не
связанных с автопромом, весьма успешно ведут сборку моделей иностранных
производителей, не уступая в этом отношении самим иностранным
концернам, но не могут организовать производство сколько-нибудь
значимых комплектующих (Тагаз, группа «СОК», Калининградский
«Автотор»)? Почему Россия с огромным «защечными мешками» просела в
кризисе значительно сильнее, чем развитые страны, этих «мешков» не
имевшие?
Кстати, о «Силиконовой долине». У нас
ведь есть уже «Силиконовая долина». Зеленоград называется. Тихо
умирает.[4] Была недавно попытка "возрождения". Проект "Ситроникс"
назывался. Рухнул! Несмотря на огромные сугубо частные инвестиции.
Несмотря на готовые мощности, огромный запас высококвалифицированных
кадров. Что ж тогда не поддержали? Восстановить на порядок дешевле, чем
строить новую в чистом поле. Или тогда время еще не пришло? А как дела
с "технопарками"? Уже наигрались? Нужны новые идеи? Или новые игрушки?
Между тем общий ответ на эти вопросы
довольно хорошо известен. Имя ему - "Голландская болезнь" (ГБ). На
всякий случай: ГБ - эффект деиндустриализации в странах-экспортерах
сырья. Возникает как правило вследствие сверх рентабельности или
быстрого роста сырьевого сектора, приводит к нерентабельности
конкурентного или открытого сектора (конкурирующего с внешними
производителями). В итоге экономика оказывается разделенной на три
сектора: сверх рентабельный сырьевой, относительно благополучный
сервисный (защищенный от внешней конкуренции), и депрессивный
конкурентный. Вся высокотехнологическая составляющая экономики
относится к последнему.
Экспорт сырья задирает курс внутренней
валюты в несколько раз по сравнению с ситуацией ее импорта. В
результате в несколько раз растет стоимость продукции относительно
внешних конкурентов. Производить становится невыгодно: дешевле
импортировать и торговать импортом.
Эту теорию легко проверить. Достаточно
посмотреть список самых богатых россиян. Все наши олигархи стали
таковыми на сырье или первом его переделе (металлургия). В крайнем
случае – на финансовых операциях и связи (сервисный секотор). Нет у нас
текстильных, электронных, автомобильных или аэрокосмических, «королей».
И быть, увы, не может. Эти отрасли «выживают».
Еще одно доказательство - растущие как
грибы после дождя все годы «реформ» магазины, парикмахерские, сауны,
глянцевая пресса (сервис). На фоне явной деградации промышленности
(конкурентного сектора) это выглядит странно. На бытовом уровне это
соответствовало бы росту численности прислуги на фоне значительного
падения доходов хозяина. В странах, не имеющих сырьевых сверхдоходов,
благополучие большей части сервиса жестко зависит от успехов
промышленности. В России кризис экспансию сервиса заметно притормозил,
но не остановил полностью. Конкурентный сектор (автопром в частности) в
кризисе просто рухнул. И это также недвусмысленно указывает на ГБ.
О том же свидетельствуют
макроэкономические показатели. С 2000г реальный курс рубля вырос почти
в 2,5 (2.42) раза.[2]
Средние реальные доходы населения за тот же период выросли в 2.51 раза. Любой из этих цифр при равенстве нулю другой достаточно для такого удорожания продукции, которое приведет к ликвидации подавляющей части открытого (tradable) сектора. В совокупности они дают рост стоимости относительно внешних конкурентов в 3.5-5 раз. Именно со столько раз должен упасть курс рубля, чтобы вернуть конкурентные условия для промышленности к уровню 2000-го года (при сохранении сегодняшних реальных доходов).
За последние 6 успешных лет (2003 – 2008)
средний рост ВВП составил около 7%, реальные доходы населения росли на
11%, а импорт - на 30% в год [2-3], что свидетельствует об устойчивом ухудшении КУ и потере отечественными производителями доли рынка, несмотря на рост самого рынка. Масштабы роста импорта позволяют утверждать, что большую часть роста ВВП обеспечил сервисный (nontradable) сектор.
Трудно представить более
катастрофические для экономики данные: доходы растут непропорционально
производительности труда, эффективность и конкурентоспособность должны
неизбежно падать. Причины совершенно очевидны. Даже Всемирный Банк
признает, что рост ВВП был обеспечен преимущественно ценами на
энергоносители и сервисным сектором, а не обрабатывающей
промышленностью.[1] Такие процессы характерны именно для ГБ в очень
тяжелой форме.
Между тем, и в 2000-м конкурентные
условия в России были несравнимы с Китаем или Кореей. Россия также
экспортировала, а не импортировала нефть и газ. Поток нефтедолларов
также оказывал повышательное давление на курс рубля. Только баррель был
подешевле, и ситуация, соответственно, помягче. Если бы энергоносители
импортировались, давление оказывалось бы в противоположную сторону, и
курс в 2000-м был бы минимум в два раза, а сегодняшний, соответственно,
в 5 раз ниже. Что радикально изменило бы условия конкуренции.
Мировые реалии.
Как известно, страны развитые или
развивающиеся на технологической основе, – неизменно импортеры сырья. В
мировой истории не существует примеров одновременного роста экспорта
нефти и технологоёмкой промышленности. Сырьевые придатки бывают очень
богаты, если запасы сырья велики, добыча дешева, а население мало.
Тогда природная рента на душу населения достаточна, чтобы обеспечить
безбедное существование не только правящей верхушке. Но высокий уровень
жизни в них держится только на сырье. Научными и технологическими
центрами, несмотря на избыток доходов, они не становятся. Что будет,
когда запасы истощатся, никто не знает. К тому же в крупных
государствах такая ситуация не встречается: на всех не хватает.
Единственная из развитых стран, в
экспорте которой доминируют углеводороды – Норвегия – имела до сих пор
глубоко эшелонированную линию обороны от наплыва нефтедоларов.
Во-первых, добычей, переработкой и реализацией сырья монопольно
занимается государственная компания. Во-вторых, почти все ее
оборудование по закону должно быть произведено внутри страны. Норвегия
в этом случае использует не тарифные ограничения, а прямой
административный запрет, что на практике соответствует бесконечному
тарифу. Видимо, норвеги не считают приличным объявлять тот тариф,
который может обеспечить их промышленности конкурентоспособность. А
заодно не желают провоцировать коррупцию. В-третьих, в фонд будущих
поколений вкладывается (остается в зарубежных банках и акциях) до 90%
(девяноста) нефтяной прибыли. В-четвертых, Норвегия до недавнего
времени имела самые высокие в Европе таможенные барьеры. Различные
формы господдержки в цене сельскохозяйственной продукции составляют
более 50%. Регулярные приглашения вступить в ЕС Норвегия игнорирует, не
считая, очевидно, европейские требования к открытости внутреннего рынка
для себя приемлемыми. Норвегия весьма не бедная и вполне успешная
страна. Но таким центром научно-технического развития, как соседние
Швеция и Финляндия, она не стала. И сами норвежцы признают, что страна
медленно но заметно дрейфует в сторону Кувейта. Не географически,
разумеется, а экономически.
Совместить научно-техническое развитие с
действительно массовым экспортом нефти удавалось только Советскому
Союзу. Но гос-ва с рыночной экономикой не обладают десятой частью
возможностей межотраслевого перераспределения внутреннего продукта,
характерных для административной системы.
Т.о. один способ реально поставить
российское (и не только российское) автомобилестроение и электронику,
авиастроение и фармацевтику в равные экономические условия с Германией
и Японией, Турцией и Китаем известен. Его демонстрирует США,
административно ограничивая добычу нефти до уровня ниже внутренних
потребностей. Существование других как минимум не доказано. Прецеденты
не зарегистрированы. Надо правильно выбирать с кого брать пример.
Ответы на вопросы.
В свете сказанного нетрудно
ответить на вопросы поставленные в начале. Общий упадок промышленности
есть тот самый эффект деиндустриализации, входящий в определение
«Голландской болезни». Рентабельными остаются только некоторые нишевые
отрасли. Например металлургия и другие энергоемкие пр-ва, преимущества
которых связаны с дешевизной энергоносителей внутри страны.
Понятны причины разорения наукоемких
отраслей. Выжившая промышленность России существует на унаследованных
от социализма фондах, кадрах и технических заделах. Новые предприятия –
большая редкость. Наукоемкие отрасли в режиме «выживания» как правило
нежизнеспособны. Характерные для них высокий уровень рисков и
необходимость постоянных крупных инвестиций в исследования и
разработки, обновление оборудования и выпускаемой продукции должны
окупаться высокой рентабельностью и крупными объемами производства. В
электронной промышленности период амортизации в 3 года – не самый
короткий. «Твердый» рубль отрезает им доступ к внешним рынкам сбыта,
давление дешевого импорта снижает цены и рентабельность.
Рентабельность сборки обусловлена тем,
что добавленная стоимость в этом случае составляет 10-20% конечной
цены. Инвестиционная составляющая, связанная с НИОКР исключена
полностью. Даже если отечественная сборка дороже «родной»,
производитель выигрывает на таможенных пошлинах. При полноценном
производстве таможенные пошлины не компенсируют удорожание производства
по сравнению со странами-импортерами УВ. Рентабельность сборки
иностранных моделей отечественными производителями говорит только о
том, что проблемы заводов полного цикла не в менеджменте и «структуре»,
а в «полном цикле».
Ориентация сугубо на внутренний рынок
свидетельствует о том, что если снять таможенные барьеры, то и сборка
под контролем ведущих мировых концернов неконкурентоспособна.
Аномальное падение промпроизводства в кризисе стало естественным
продолжением происходившего более семи лет до того процесса вытеснения
отечественной промышленности с внутреннего рынка вследствие резко
неравных конкурентных условий. Иллюстрацией может служить ситуация в
автопроме: рынок в 2009 упал на 50%, сборка – на 52, полноценное
производство – на 64. Следовательно, случай предельной рентабельности –
прямой импорт.
Позиция правительства.
Правительство и, что особенно
интересно, экономисты эти вполне открытые и общедоступные данные и
соображения старательно обходят десятой дорогой. Ни практическая
политика правительства, ни повседневная экономическая риторика не
признают наличия неравенства конкурентных условий для внутренних и
внешних производителей. Нет речи ни о необходимости разного подхода к
сервисному и конкурентному сектору, ни о перераспределении ренты в
конкурентный сектор. Нет даже речи о необходимости отдельной статистики
для открытого и сервисного сектора. Большая часть бюджетных вливаний
получает не конкурентный, а сервисный сектор. Пример Норвегии нас явно
не интересует.
Заявления о неконкурентоспособности
нашей экономики стали общим местом. Курс рубля при этом не упоминается.
Но оценивать конкурентоспособность в отрыве от курса национальной
валюты все равно, что оценивать рентабельность независимо от цены.
Позиция сводится к тому, что лечение
неэффективной экономики возможно только техническим перевооружением.
Для этого необходимо привлечь капиталы. Вот улучшим инвестиционный
климат, потекут к нам капиталы, модернизируют промышленность и станет
она конкурентоспособной. Тоже примерно в отношении науки и технологий:
вот повысим мы качество образования (завалим школы компьютерами), дадим
денег на науку, и они вытащат нам конкурентоспособность экономики на
невиданную высоту. Вопрос, какие технологии способны компенсировать 3-х
кратное завышение курса, не ставится. У ребят явные проблемы с порядком
размещения лошади и телеги.
Чтобы компенсировать обвал конкурентных
условий только относительно 2000 г, таможенные пошлины должны вырасти
на 150%, а экспортные дотации составить не менее 60% цены реализации.
Однако таможенные пошлины (кроме автомобилей) последние годы
последовательно снижались. Они остаются значительно ниже, чем в ЕС. При
этом в отличие от того же ЕС у нас почти нет нетарифных инструментов
защиты внутреннего рынка. Кроме Онищенко.
Кризисные 30% на новые и 35% на
подержанные авто уже получили звание «запретительных». О том, что в
Китае до сих пор 50%, а в Корее в период захвата позиций на мировом
рынке было 100%, толи не знают, толи сказать не смеют. Как и об
экспортных субсидиях. И даже то разумное, что делается (кризисные
дотации производителям и повышение таможенных пошлин), правительство не
пытается публично обосновать и защитить.
Позиция СМИ
На фоне разговоров об инновациях
отдельный сюжет развивался с автопромом. Осенью 2009-го шел целый вал
передач и публикаций, призывающих к банкротству ВАЗа. Авторы убежденно
ругали бездарных автопроизводителей и призывали перестать тратить
народные деньги на поддержку «тупых и ленивых». В качестве экспертов по
проблеме обычно привлекались успешные авто-дилеры или авто-журналисты.
Никто не обратил внимания, что успешность их бизнеса и их собственная
связаны не столько с их талантами, сколько с благополучием сервисного
сектора. А секрет их теоретической смелости очевидно прост: им все
равно какие автомобили продавать или рекламировать. Сколько рабочих
мест потеряет страна и на сколько откатится в техническом уровне, их не
интересует.
Интересно, что никто из «экспертов» не
мог предложить выхода из сложившегося положения. Никто не выказывал
желания возглавить производство. И главное - они совершенно очевидно не
понимали, что проблемы автопрома – это проблемы всей отечественной
промышленности. И возразить им было некому. О ГБ никто не вспомнил.
Что делать?
Может ли отечественный конкурентный
сектор быть конкурентоспособным на существующих фондах и при
сегодняшнем уровне управления? Не только может, но и был таковым в
99-2000-м годах, когда курс рубля был более-менее благоприятным. ВАЗы и
ГАЗы шли на ура: соотношение цена-качество было не хуже чем у иномарок.
Промышленный рост за два года составил 50%. Китай отдыхал! Ситуация
стала меняться когда стала расти цена на нефть, а за ней полез вверх
курс рубля.
Т.о. Российская экономика не потому
неэффективна, что в нее не вкладывают средства, а в нее не вкладывают
средства, потому что она неэффективна. Потому что никакие технологии не
могут конкурировать с халявой (природной рентой). Эффективность и
конкурентоспособность промышленности упали не потому, что люди
разучились работать, а потому, что в несколько раз взлетели котировки
барреля.
У нас много говорят о необходимости
поддержки высокотехнологичных отраслей. Поддержка – дело, конечно,
хорошее. Но какими роскошными костылями не снабди инвалида, здорового
спортсмена он не обгонит. У нас много говорят о необходимости поддержки
науки и образования, об инвестициях в «человеческий капитал». Тоже вещи
не вредные. Но очень похоже, что нынешнее их положение служит
показателем востребованности их экономикой. Если существующие
разработки не протолкнешь в производство, если они никого не интересуют
с точки зрения получения прибыли (внутри страны), то трудно
рассчитывать, что положение науки и образования в обозримом будущем
улучшится. Не нужны они сырьевому придатку. А если не нужны, их и не
будет. И никакие «Силиконовые долины» не помогут.
Сырьевой экспорт – это относительное
благополучие сегодня, но отсутствие надежды на будущее. Отказ от него –
это значительное падение уровня жизни сегодня, но резкий рост
возможностей и перспектив научно-технического развития. Страна
действительно сидит на сырьевой игле. Отказаться от нее будет очень
трудно и больно. Но никто всерьез и не пытается.
Наша политическая элита толи искренне
верит, толи делает вид, что того же можно достичь относительно
скромными бюджетными вливаниями и налоговыми поблажками, красиво
называемыми политикой диверсификации. Одновременно, почти с
комсомольским энтузиазмом затевается строительство все новых газо- и
нефтепроводов, разработка новых месторождений.
Это значит, что градус наркотической
эйфории экономики под воздействием нефтедолларов будет возрастать.
Значит, конкурентные условия для наукоемкой, и большей части просто
промышленности будут ухудшаться, а Россия уверенно завершать
деиндустриализацию и переход к состоянию стопроцентного сырьевого
придатка.
Я не знаю можно ли переломить такую
ситуацию. Но очевидно, что единственный способ что-то изменить -
привлекать к этой теме как можно больше внимания. Нужно обсуждать
причины, разъяснять, куда мы катимся. Нужно, чтобы общество понимало
причины разложения экономики, науки и общества как такового. Но СМИ
молчат.
Я довольно давно интересуюсь вопросом
ГБ, и за последние лет пять опубликовал три статьи в журнале «ЭКО», а в
2009-м на ту же тему вышла небольшая книжка. Называется «Условия
национального успеха»[5]. Многие читавшие отзывались о ней очень
хорошо. Но никакого эффекта не следует! Ни одного комментария в прессе.
Ни одного обсуждения проблемы. Мне это как минимум непонятно. Речь идет
о выборе пути развития на многие годы. Однако время уходит и скоро
выбирать будет не из чего.
Я понимаю, что обращаюсь несколько не по
адресу, что должен апеллировать к экономическому сообществу, к
профессионалам. Но профессионалов эта проблема почему-то не интересует.
Каждый носится со своей идеей, а на остальные внимания - минимум. Есть
еще одно объяснение: мягкая, но настойчивая поддержка политики сырьевой
ориентации со стороны международных экономических институтов[1]. Нас
убеждают, что сырьевой сектор – «курица, которая несет золотые яйца».
Мы только не умеем ими разумно распорядиться. Однако США свои «яйца»
предпочитают законсервировать для потомков. И это без сомненья далеко
не последний из факторов, обеспечивающих конкурентоспособность
американской продукции.
Еще один «тонкий» момент: исследования по ГБ в
России финансируются большей частью западными фондами и происходит в сотрудничестве с западными институтами. Связано с этим или нет, но результаты очень «взвешенные», в рамках позиции «Всемирного
Банка». Я вполне отдаю себе отчет в бессмысленности
винить американцев во всех российских бедах, что стало обычным для не самой
умной части Российского общества. Если у кого-то не хватает своего ума, и он
больше полагается на чужой, это его трудности. Но других объяснений
происходящего я не вижу. Если знаете, расскажите!
