Куда уходит культура.

А.Чигрин	Куда уходит культура. (Экономические основы культурологии сырьевых придатков).
Постоянный адрес: http://chigrin.narod.ru/Social/Culture.html

(Ответ на совместную акцию общественной организации «Мир через Культуру», Комитета по культуре Госдумы РФ и редакции Литературно газеты).
Подробности.

     Состояние и особенно направление «развития» отечественной культуры большого энтузиазма не внушают. Руководство серьезных вузов озабочено устойчивым снижением уровня подготовки абитуриентов. Смещение читательских пристрастий россиян от серьезной литературы и политической аналитики в область простых плотских радостей и бытовых интересов хорошо заметно по ассортименту изданий в газетных киосках. Ненормативная лексика на улицах становится нормой, особенно в устах молодежи. В 2006 г. Комитет по культуре Госдумы, «Литературная газета» и общественная организация «Мир через культуру» выступили с обращением к власти. На 26 страницах авторы призывают отказаться от «остаточного принципа финансирования культуры» и доказывают необходимость «поставить культуру поверх всего»!¹
     Нельзя сказать, что это выступление было первым, и гарантировать, что окажется последним. Идея восстановления культуры посредством увеличения госфинансирования увы, не нова. Особенно активно ее лоббируют те, чей успех пришелся на социалистические времена. На радио эту тему весьма эмоционально в настроении острой ностальгии по бурной культурной жизни 60-х, по стадионам, страстно внимавшим поэтам, развивает А. Деменьтьев с друзьями-«шестидесятниками». Иногда признается, что к началу 80-х было уже «не то».
     Cначала их гражданский пафос, что называется, «цепляет»: словом люди владеют. Но скоро начинаешь понимать: сводить проблему к недостатку материальной поддержки – идея сомнительная. Не прослеживается связи между культурными достижениями, востребованностью культуры и выделяемыми на них бюджетными средствами. Не припомнится особой господдержки Пушкина, Толстого или Чайковского. Здесь, похоже, действуют совсем другие механизмы.
     В человеческом обществе, как в человеческом теле, как в природе вообще, все жизненно важные и постоянно используемые функции и органы тренируются и развиваются, а ненужные, доставшиеся в наследство от прошлого, деградируют и отмирают. Культура активно развивается, когда она жизненно необходима. Необходима она, когда перед обществом стоят интеллектуальные задачи, когда экономика требует повышения умственного развития и квалификации населения. Когда для набивания живота и самоутверждения достаточно животных инстинктов, культура не нужна. Когда она не нужна, она неизбежно деградирует.
     Проблема культуры не в недостатке денег. Проблема – в недостатке спроса. Киркоров или Маринина не нуждаются в поддержке – на них есть спрос. Но это не культура. Или «не та» культура. Почему раньше спрос на культуру был, а сейчас нет? Что повернулось в головах россиян?
     Безусловно, сыграл роль идеологический кризис: культура входила в систему социалистических ценностей. А потеря идеологии – вещь гораздо более опасная для здоровья общества (и не только морального), чем принято думать. Не выплеснуть ребенка с грязной водой в этом случае удается немногим.
     Культурный взлет 60-х последовал за полетами в космос, за созданием атомной и водородной бомбы, первых в мире атомных электростанций и ледокола. Он был связан с реальными успехами страны, с колоссальным взлетом научно-технической мысли, престижа науки и техники. Когда ученые и инженеры на короткий период стали в некотором роде привилегированным слоем. С этим в первую очередь был связан престиж интеллигенции вообще. Вероятно, не последнюю роль сыграла и эйфория «оттепели». Но эйфория долго продолжаться не может.
     В 60-е не было проблемы с недостатком финансирования культуры – культура была востребована и экономически эффективна. Поэты, как рок-звезды, собирали стадионы. Бюджетное финансирование не требовалось. Недостаток возник потом, когда спрос упал, а аппетиты «работников культуры» как минимум не сократились.
     Престиж культуры пошел на убыль, когда жизненно важные для режима интеллектуальные задачи были решены, дальнейшие проекты с ГЭС, целиной и БАМом требовали не столько интеллектуального напряжения, сколько лошадиного труда, когда инженеров на 120 руб. наштамповали, как консервных банок.
     Все мы, помнится, сдавали макулатуру за талоны на книги. Но на те талоны чаще всего приобретались Дюма или Дрюон, что трудно счесть признаком зрелой культуры. Параллельно настоящей культуре существовала показушная псевдокультура, имевшая свою экономическую основу. Экономическая система социализма, как известно, не имела объективных экономических критериев и целей производства. Поэтому оценка деятельности работника на всех уровнях управления содержала субъективный компонент, что открывало возможности компенсировать недостаток интеллекта, квалификации и труда искусством манипуляции показателями, виляния хвостиком, обыкновенным или утонченным холуйством.
     Кроме того, система была органически дефицитной, что позволяло некоторому контингенту иметь доходы, не соответствующие затратам труда и интеллектуальным способностям. Однако такие доходы если и позволяли достичь ограниченного жизненного успеха (в материальном отношении), то на социальном статусе сказывались скорее отрицательно, общественным мнением не приветствовались и были чреваты конфликтами с правоохранительной системой, граничило с криминалом.
     Можно сказать: культура была престижной, модной, но не была необходимым условием материального успеха. Высокий интеллект давал, как правило, шанс сделать карьеру. Но существовали возможности обойтись и без него. Разным способам решения экономических и жизненных задач соответствовали разные мировоззренческие и культурные слои.
     Потребность в культуре не во всем была здоровой и естественной, как не всегда были здоровыми и естественными экономические и нравственные отношения в Советском Союзе. Спрос на литературу при социализме был отчасти обусловлен тем, что литература заняла нишу убежища от реальности. Уход в литературно-театральное зазеркалье для некоторых был ответом на лицемерие социалистического режима, на внутреннее противоречие между уверенностью в высоком своем предназначении, насаждаемом официальной пропагандой, и грубой реальностью, ставившей в жесткие рамки партийно-бюрократической системы. Пример – поколение кочегаров с эрудицией профессоров. Это была некая альтернатива реальной жизни, в которой не всем удавалось реализоваться. Как сейчас компьютерные игры для подростков.
     Однако при всей неоднозначности и многослойности экономических стимулов развития культуры при социализме с сегодняшним уровнем сравнения, конечно, нет. Зарплата профессора была на уровне шахтеров и нефтяников, студенты верили, что их успех зависит от их «мозгов». В целом на высококвалифицированных инженеров, исследователей и разработчиков спрос был достаточно высокий и устойчивый. Это обеспечивало, как правило, высокий социальный статус и зарплату. А культурный уровень был одним из атрибутов жизненного успеха.
     Идеологический кризис конца 80-х – начала 90-х смел возвышенные устремления большей части населения страны и уменьшил спрос на «культурный опиум». Роль убежища от реальности и внутренних психических противоречий частично перехватила религия. Но основные причины культурной катастрофы периода реформ явно были связаны с тем, что символом жизненного успеха стали бизнесмены, рэкетиры, проститутки, доходы которых, очевидно, не были результатом полета мысли и самоотверженного труда. Они стали хозяевами жизни, стали гораздо успешней экономически, потому что в их пользу изменились экономические условия.
     Политическое влияние и престиж – естественное следствие. Их «культура» стала вытеснять прежнюю социалистическую культуру. Интеллект перестал давать преимущества, перестал быть условием успеха, перестал быть необходимым обществу. Промышленность и наука, медицина и образование, а стало быть, и культура стали символами жизненного фиаско.
     Таким образом, вопрос о том, почему рухнул престиж культуры, сводится к вопросу о том, почему упал спрос на «мозги». Почему талантливые ученые и инженеры, если не эмигрировали, переквалифицировались в торговцев или банкиров. Сейчас для многих экономистов очевидно, что экспорт сырья несовместим с развитием на научно-технической основе. Эффект этот давно известен западным экономистам и получил название «голландская болезнь».
     Экономика экспортеров сырья по теории делится на три сектора: сверхрентабельный – сырьевой, относительно благополучный – сервисный, депрессивный – конкурентный (конкурирующий с внешними производителями). Эту теорию очень просто проверить: достаточно посмотреть список самых богатых россиян. Все наши олигархи стали таковыми на сырье или первом его переделе (металлургия). В крайнем случае – на финансовых операциях. Нет у нас текстильных, электронных или аэрокосмических, «королей». И быть, увы, не может. Эти отрасли «выживают».
     Отсюда нетрудно проследить связь с зонами жизненного успеха. На вершине пирамиды – сырьевые олигархи, пониже – банкиры, торговцы, проститутки (сервисный сектор). Близко к ним – работники нижнего и среднего звена сырьевого сектора. Криминал идет отдельной строкой – у него своя рента. Бюджетники и производственники - ученые, врачи, учителя, инженеры и рабочие заводов конкурентного сектора - относятся к зоне депрессии.
     Благосостояние зависит не от того, как работаешь, а от того, в какой «зоне» находишься. Разница в доходах между нефтегазовым комплексом и легкой промышленностью – в 10 раз. Отсюда потеря стимулов и уважения к труду как единственному источнику благосостояния и здоровой морали.
     Может быть, при социализме экономика была не самой здоровой. Но в любом случае – здоровее, чем сейчас. Народ жил в основном плодами своего труда: отечественная продукция составляла почти 86% розничного товарооборота (1991 г.). И не только сам жил, но и других кормил. Весьма значительная международная помощь, с одной стороны, служила, может, и бессмысленным, но довольно эффективным инструментом стерилизации нефтедолларов. Эффективнее нынешнего стабилизационного фонда. С другой - была средством протолкнуть на внешний рынок продукцию собственной промышленности. В экспорте СССР продукция машиностроения и высоких для своего времени технологий занимала место на порядок выше.
     Сегодняшняя сырьевая экономика России значительно менее зависит от собственного производства и соответственно от труда. Отечественная продукция составляет порядка 50% розничного товарооборота. Жизненный уровень, определяющийся огромным круговоротом ренты, порождает совершенно иную мораль, в основе которой поиск зоны благополучия как основы жизненного успеха. Отсюда потеря стимулов к образованию, стяжательство, социальная апатия или напряженность. И религиозность, между прочим, тоже. Потому что человек, связывающий собственный успех только с собственными усилиями, руками и головой, значительно меньше ощущает зависимость от потусторонних сил, чем тот, успех которого зависит в основном от конъюнктуры внешних рынков и попадания в «зону успеха».
     Успешность науки и высоких технологий при социализме была связана, с одной стороны, с необходимостью «обеспечения обороноспособности» (политической волей и ее огромным влиянием на экономику), с другой - с тем, что система в значительной мере компенсировала влияние нефтедолларов на экономику, перераспределяя их в науку и производство. Возможности коррекции экономических интересов и целей постсоциалистической России, воздействия «политической воли» на экономику не идут ни в какое сравнение с возможностями и целями социалистической системы. Именно поэтому переход к рынку в России означал катастрофу для наукоемкого производства.
     У каждого сообщества своя культура. Она определяется многими факторами, например климатом. Или традиционно употребляемым наркотиком. В начале 80-х случилось ознакомиться с привезенной «из-за бугра» книгой, в которой все культуры разделялись по используемому в обществе-носителе наркотику. Там доказывалось, что все «винные» культуры имеют характерные отличия от «водочных» и «пивных», а культуры, связанные с опиумом или гашишем, при всех внутренних отличиях, имеют значительно больше общего, чем с культурами алкогольными. Впрочем, тип «национального» наркотика зависит, возможно, от того же климата.
     Но значительно большее влияние на культуру оказывает способ добывания средств к жизни. Крестьянскую культуру не спутаешь с культурой рабочих кварталов, а культура университетских городков разительно отличается от культуры военных гарнизонов. Особенно показательна в этом смысле культура криминального мира с его собственным языком, отдельной моралью для «своих» и «чужих» и неизменным блатным фольклором. Скольким из этих культур свойственно изучение рифм Пушкина, философии Толстого, гармоний Скрябина?
     Сейчас в России складывается специфическая культура сырьевого придатка, принципиально отличающаяся от культуры индустриального государства. Отличия состоят в следующем. В индустриальной стране жизненный успех и доходы определяются способностями и желанием работать, зависят от рук и головы граждан. Главное условие успеха – качественная работа, способность к изобретательству, рационализации, осмыслению физических, технологических и экономических процессов. Необходимость интеллектуального роста, образования и самообразования стимулирует и интерес к культуре. В России ученые и конструкторы – вымирающие виды, а стояние за прилавком интеллектуального роста не требует.
     В неменьшей степени это относится к бизнесу. Невозможность для депрессивного третьего сектора иметь нормальную прибыль законным образом толкает предпринимателей на криминальные методы работы, уход в «тень». Не от того ли открытое воровство в высших эшелонах власти не вызывает ни у кого вопросов? Не оттого ли в России столь популярна блатная лирика – носитель криминальной идеологии и психологии? И это тоже, видимо, элемент культуры сырьевого придатка. Впрочем, в России воровали всегда. И не только чиновники. Утверждать, что воровство порождено исключительно новыми экономическими условиями, было бы большим преувеличением. Но забывать о том, что экономические условия могут препятствовать некоторым формам поведения, а могут способствовать, провоцировать, тоже не стоит.
     Современная Россия переживает ломку общественной психологии, морали и связанной с ними культуры. Происходит переход от социалистической культуры созидателей и пионеров (геологи, космонавты, нефтяники, строители и т.д.) к культуре торгашей (наиболее доступный для большинства способ заработка), «новых русских» (о них далее), воров (при должностях в том числе). Это неизбежно. Именно они сейчас наиболее успешны экономически, на них ориентируется прагматичная молодежь.
     Очевидно: именно этот процесс вызывает острое беспокойство культурных деятелей, особенно «старой закалки». Они чувствуют – почва уходит из-под ног. На смену «их» культуре приходит совсем другая, которая вполне допускает мат и феню, атрибутами которой могут быть Киркоров и Токарев, Маринина и Сорокин, которая выдавливает Моцарта, Толстого и Рериха. Происходит некоторое одичание нации. Набранный при социализме культурно-интеллектуальный уровень оказался явно избыточным для современной России и постепенно отмирает как ненужный рудимент.
     Таким образом, культура – скорее отражение, индикатор состояния общества и экономики, интересов и стремлений людей, его составляющих. И пытаться выправить положение с помощью бюджетных вливаний, не говоря уже о моральной поддержке, все равно что пытаться улучшить климат, настукивая показания градусника. Возможно, в обществе будет некоторое время сохраняться культурная элита, которой удастся передать нравственные и культурные устои своим детям. Но ожидать этого от прагматичного большинства наивно.
     Вопрос, о культуре упирается в экономические условия. А в свете текущих политических приоритетов – мирового лидерства в области энергетики (читай – в экспорте энергоносителей), статуса энергетического гаранта - нетрудно сообразить: ситуация будет усугубляться.
     С наукой, кстати, складывается та же ситуация. Сколько не бьются академики в разные инстанции, результаты довольно скромные. Увеличение финансирования и некоторый рост зарплат наметились только в последние год-два. Однако финансирование – далеко не синоним научных достижений. Если вспомнить классиков, «экономическая необходимость двигает науку быстрей, чем тысяча университетов». В университетах у нас недостатка нет. Но ни науки, ни культуры от этого пока не прибавляется. С «экономической необходимостью» туго.
     «Экономическая необходимость» – понятие достаточно абстрактное, и точному измерению не поддается. Но существуют все же некоторые сравнительные критерии. Если, к примеру, в Китае при средней зарплате менее 100 долл., научные сотрудники, преподаватели вузов, инженеры наукоемких компаний получают более за 1000 долл., всем понятно, что для них это «необходимость». Это основа сегодняшнего относительно скромного благополучия и единственная надежда на его рост в будущем. Это, наконец, реальная выгода. Для Китая другого пути, кроме научно-технического развития, нет.
     Если в России при средней зарплате более 500 долл. научные сотрудники и преподаватели вузов получают порядка 200-300 долл. (2005 г.), всем понятно, что интересы этой страны с наукой (а следовательно, и с культурой) не связаны. Для нас это – баловство, средство потешить остатки национальной гордости. Как крепостной театр для помещиков. Благополучие страны зависит не от науки. С чем связаны наши жизненные интересы, всем понятно. Кстати, в Китае за последнее десятилетие наблюдается бурный рост интереса к культуре вообще, к европейской классической музыке, серьезной литературе и театру.
     Дадут ли результат наметившиеся сдвиги в финансировании науки – вопрос. Финансирование науки не означает изменение экономических условий для наукоемкой промышленности. На современном уровне развития естественных наук невозможно отделить науку от промышленности. Производство ставит проблемы, дает стимулы (финансирование), приборы и оборудование. Без промышленного спроса на научные результаты стимулы к ее развитию гаснут. Наука, работающая сама на себя, - бессмыслица.
     Естественные науки сегодня – на 99% сложная, наукоемкая техника, для производства которой необходимы высокотехнологичные производства, культура производства, высококвалифицированный персонал. Поскольку научные исследования российским предприятиям большей частью не по карману, рынок для такой техники крайне ограничен. Соответственно производство ее крайне проблематично, соответственно утрачивается культура таких производств, теряется смысл в подготовке кадров. С деградацией наукоемких отраслей падает общий научно-технический и технологический уровень страны, теряется общая культура. А развивать науку в татаро-монгольском ханстве или в «Верхней Вольте» даже при неограниченном финансировании – утопия.
     Что нужно, чтобы снова стала востребована традиционная культура? Нужно, чтобы «мозги» пользовались большим спросом, чем сочное тело или способность пристроится на «хлебное» место. Чтобы в раскладе зарплат разработчики и исследователи имели такое же преимущество, как в Китае, Индии и др. Чтобы профессор был более уважаем, чем средней руки предприниматель.
     Для этого необходимо, чтобы производить и экспортировать готовую продукцию было выгоднее, чем покупать ее и торговать импортом. Чтобы благополучие страны зависело не от нефтяных котировок и не от того, сколько из полученных нефтедолларов будет выделено на социальные нужды и, может быть, на культуру, а от способности народа и каждого в отдельности работать и решать научные и технические задачи, от того, насколько будет пользоваться успехом на мировом рынке продукция наукоемких отраслей. Все это невозможно, пока страна продает нефть.

* * *

     В XIX в. считалось, что в России две беды: дураки и дороги. В начале XXI в. все то же, но возникли некоторые нюансы. Проблема дорог (а также ЖКХ и многого другого) все больше выглядит неизбежным следствием проблемы №1. Судя по отношению к их качеству и заказчиков, и подрядчиков, иными дороги России быть не могут. Но свято место пусто не бывает. На второе (а может быть, и первое) место в списке бед выходит сырье, «проклятие ресурсов».
     С одной стороны, сырье обесценивает и труд, и «мозги». Импортерам сырья нечего предложить взамен, кроме продуктов собственных рук и головы. Поэтому для них это «товары» первостепенной важности. Экспортерам сырья «мозги» как минимум не обязательны: наукоемкий сектор закономерно деградирует, качество и спрос на сырье не зависят от технологического уровня производства и культурного уровня населения, а двукратное превышение трудоемкости вследствие примитивности технологий с избытком компенсируется рентой и дешевизной рабочей силы.
     С другой стороны успешная драка за ренту принесет на порядок больший доход, чем самые грамотные инвестиции в самые перспективные технологии. Теория сравнительных преимуществ! Конечно, успех в такой драке тоже требует определенных интеллектуальных ресурсов. Их в свое время c блеском продемонстрировали сегодняшние олигархи. Но это не созидательный интеллект, ведущий к развитию цивилизации, а интеллект, направленный на отъем созданного другими, который во все времена противостоял цивилизации, паразитировал на ней. Пиратство, или шариковщина на новом интеллектуальном и экономическом уровне. Таким образом, проблема дураков – уже не столько наследие прошлого, историческая традиция, сколько результат современных объективных условий.
     Поэтому «созидательно направленные мозги» продолжают «бежать» из страны: им нет здесь применения. Экономические условия (беда № 2) способствуют расширенному воспроизводству беды № 1. Беда № 1 не позволяет сойти с накатанной колеи сырьевой зависимости (беда № 2). Круг замкнулся! Одна проблема расширенно воспроизводит другую. Мы такие бедные (две беды), потому что такие богатые!
_____________________________________________________________________________
¹. Литературная газета. 2006. № 10.
http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg102006/Polosy/11_1.htm

_________________________________________________________________________________

На главную


	Яндекс.Видео

А.Чигрин